Москва. 1991 год.

Прошло двадцать с того дня, когда я начал ощущать реально, что мы очень скоро будем жить не просто в другой стране, а даже в другом мире — социальном, политическом, экономическом, да и духовном — все станет другим, не таким, каким это было в первые тридцать лет моей жизни. Я не понимал тогда, что закусочные Макдональдс, в который еще стояли длинные очереди целый день, скоро станут такими же, как и во всем мире — обычными придорожными кафе с едой быстрого приготовления.

А в 1991 году это все называли гордо — американский ресторан, первый американский ресторан. Теперь мы дожили до того, что Барак Обама и Дмитрий Медведев проводят неофициальную встречу в Макдональдсе. Должно ли повысить это его статус или, наоборот, должно повысить статус всех тех, кто там питается ежедневно? Трудно понять, да и едва ли это нужно. Интереснее другое — стал ли этот мир таким, чтобы стояло за него рушить СССР. Мне трудно судить, но я не испытываю серьезных внутренних противоречий в этой связи.

Москва. 1991 год.

В 1991 году далеко не у каждого московского фотографа были в наличии фотоаппараты Canon, но уже можно было приобрести свободно в специальном магазине, расположенном в офисе «Фотохроника ТАСС» просроченную фотопленку кодак, которая стоила, по советским меркам, сумасшедших денег — ролик (в зависимости от типа пленки) стоил от 20 до 50 советских рублей. И только настоящие фанаты фотографы приобретали эту фотопленку ради собственного удовольствия. Профессионалов и людей искусства я с расчет не беру — им это было выгодно, или вообще — они покупали не за свои деньги.

Ленинград. 1991 год.

И вот заправляешь фотопленку, содержащую драгоценные 36 кадров, в купленный в комиссионке достаточно потертый Canon, и хочется, чтобы все не зря — все, что ты видишь перед глазами — все то запечатлеть навсегда, красиво, монументально. Высокая ценность качественной фотопленки придавала дополнительное ощущение ценности перемен в СССР. Я мог с одним роликом ходить неделю по Москве, потом еще неделю по Ленинграду. И помню свои ощущения — я не хотел фотографировать помойки или развалины, я хотел своими руками запечатлеть только величественные признаки времени.

Ленинград. 1991 год.

Спустя двадцать лет я вижу — удалось передать собственное сумбурное состояние, состояние ожидания великих перемен, а все остальное получилось таким вот, обычным, чуть более цветным, чем даже на немецкой пленке Орво, но еще все тем же — советским. И все же я считаю свою миссию выполненной — я сделал наблюдение за состоянием одного человека, одного конкретного советского человека, который потратил тридцать рублей на то, чтобы запечатлеть свое внутренне восприятие бытия на грани крушения СССР, выраженное в том, что и как он в эти дни фотографировал. И сегодня для меня — это путешествие в прошлое — не то, каким был мир вовне меня, а в то, каким был я в том мире.

Ленинград. 1991 год.